​Росли вместе дружные сосны. Были они стройные, прямые. Ничто не страшило их: ни гроза, ни буря, ни метель. Всегда поддерживали они друг друга, не давая

благодарна!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

мать сочла сливы и видит одной нет. Проверь свой ответ на вопрос часто ли ели сливы в семье 3)Она сказала отцу Вопрос:Догадалась ли мать кто взял сливу? 4)За обедом отец говорит :А что дети не съел ли кто нибудь одну сливу? Вопрос:Знает ли отец кто съел?А почему спрашивает всех?На что рассчитывает? 5)Все сказали нет. Вопрос:Догадались ли другие дети?Они старше Вани?Почему они не выдали его?Как в этой семье все относятся к друг другу? 6)Ваня покраснел как рак и сказал тоже Нет я не ел Вопрос:Почему он покраснел?Почему сказал последним? 7)Тогда отец сказал Что съел кто нибудь из вас это нехорошо,но не в том беда.Беда в том что в сливах есть косточки и если кто не умеет их есть и проглотит косточку то через день умрет.Я этого боюсь Вопрос:На кого рассчитаны слова отца?Почему он напрямую не обвиняет Ваню?Чего ждет от него? 8)Ваня побледнел и сказал Нет я косточку бросил за окошко Вопрос:Почему мальчик побледнел?Помогли ли близкие Ване признаться? 9)И все засмеялись, а Ваня заплакал Вопрос:Отчего все засмеялись?Почему плачет Ваня?

обои, ни мама, которая их купила, ни нянька Анна, ни горничная Маша, ни кухарка Домна, словом никто, ни один человек, недосмотрел вот чего.

Маляр приклеил на самом верху, вдоль всего карниза, широкую бумажную полосу. На полосе были нарисованы пять сидящих собак и посредине их — жёлтый цыплёнок с пумпушкой на хвосте. Рядом опять сидящие кружком пять собачек и цыплёнок. Рядом опять собачки и цыплёнок с пумпушкой. И так вдоль всей комнаты под потолком сидели пять собачек и цыплёнок, пять собачек и цыплёнок...

Маляр наклеил полосу, слез с лестницы и сказал:

— Ну-ну!

Но сказал это так, что это было не просто «ну-ну», а что-то похуже. Да и маляр был необыкновенный маляр, до того замазанный мелом и разными красками, что трудно было разобрать — молодой он или старый, хороший он человек или плохой человек.

Маляр взял лестницу, протопал тяжёлыми сапогами по коридору и пропал через чёрный ход, — только его и видели.

А потом и оказалось: мама никогда такой полосы с собаками и цыплятами не покупала.

Но — делать нечего. Мама пришла в детскую и сказала:

— Ну, что же, очень мило — собачки и цыплёнок, — и велела детям ложиться спать.

Нас, детей, было двое у нашей мамы, я и Зина. Легли мы спать. Зина мне и говорит:

— Знаешь что? А цыплёнка зовут Фофка.

Я спрашиваю:

— Как Фофка?

— А вот так, сам увидишь.

Мы долго не могли заснуть. Вдруг Зина шепчет:

— У тебя глаза открыты?

— Нет, зажмуренные.

— Ты ничего не слышишь?

Я навострил оба уха, слышу — потрескивает где-то, попискивает. Открыл в одном глазу щёлку, смотрю — лампадка мигает, а по стене бегают тени, как мячики. В это время лампадка затрещала и погасла.

Зина сейчас же залезла ко мне под одеяло, закрылись мы с головой. Она и говорит:

— Фофка всё масло в лампадке выпил.

Я спрашиваю:

— А шарики зачем по стене прыгали?

— Это Фофка от собак убегал, слава богу они его поймали.

Наутро проснулись мы, смотрим — лампадка совсем пустая, а наверху, в одном месте, около Фофкиного клюва — масляная капля.

Мы сейчас же всё это рассказали маме, она ничему не поверила, засмеялась. Кухарка Домна засмеялась, горничная Маша засмеялась тоже, одна нянька Анна покачала головой.

Вечером Зина мне опять говорит:

— Ты видел, как нянька покачала головой?

— Видел.

— Что-то будет? Нянька не такой человек, чтобы напрасно головой качать. Ты знаешь, зачем у нас Фофка появился? В наказанье за наши с тобой шалости. Вот почему нянька головой качала. Давай-ка лучше припомним все шалости, а то будет ещё хуже.

Начали мы припоминать. Припоминали, припоминали, припоминали и запутались. Я говорю:

— А помнишь, как мы на даче взяли гнилую доску и положили через ручей? Шёл портной в очках, мы Кричим: «Идите, пожалуйста, через доску, здесь ближе». Доска сломалась, и портной упал в воду. А потом Домна ему живот утюгом гладила, потому что он чихал.

Зина отвечает:

— Неправда, этого не было, это мы читали, это сделали Макс и Мориц.

Я говорю:

— Ни в одной книжке про такую гадкую шалость не напишут. Это мы сами сделали.

Тогда Зина села ко мне на кровать, поджала губы и сказала противным голосом:

— А я говорю: напишут, а я говорю: в книжке, а я говорю: ты по ночам рыбу ловишь.

Этого, конечно, я снести не мог. Мы сейчас же поссорились. Вдруг кто-то цапнул страшно больно меня за нос. Смотрю, и Зина за нос держится.

— Ты что? — спрашиваю Зину. И она отвечает мне шёпотом:

— Фофка. Это он клюнул.

Тогда мы поняли, что нам не будет от Фофки житья. Зина сейчас же заревела. Я подождал и тоже заревел. Пришла нянька, развела нас по постелям, сказала, что если мы не заснём сию же минуту, то Фофка отклюет нам весь нос до самой щеки.

На другой день мы забрались в коридоре за шкаф. Зина говорит:

— С Фофкой нужно прикончить.

Стали думать, как нам избавиться от Фофки. У Зины были деньги — на переводные картинки. Решили купить кнопок. Отпросились гулять и прямо побежали в магазин «Пчела». Там двое гимназистов приготовительного курса покупали картинки для наклеиванья. Целая куча этих замечательных картинок лежала на прилавке, и сама госпожа «Пчела», с подвязанной щекой, любовалась, жалея с ними расстаться. И всё-таки мы спросили у госпожи «Пчелы» кнопок на все тридцать копеек.

Потом вернулись домой, подождали, когда отец и мама уйдут со двора, прокрались в кабинет, где стояла деревянная лакированная лестница от библиотеки, и притащили лестницу в детскую.

Зина взяла коробочку с кнопками, залезла на лестницу под самый потолок и сказала:

— Повторяй за мной: я с моим братом Никитой даём честное слово никогда не шалить, а если мы будем шалить, то не очень, а если даже очень будем шалить, то сами потребуем, чтобы нам не давали сладкого ни за обедом, ни за ужином, ни в четыре часа. А ты, Фофка, сгинь, чур, чур, пропади!

И когда мы сказали это оба громко в один голос, Зина приколола Фофку кнопкой к стене. И так приколола быстро и ловко, — не пикнул, ногой не дрыгнул. Всех было шестнадцать Фофок, и всех приколола кнопками Зина, а собачкам — каждой — носик помазала вареньем.

С тех пор Фофка нам больше не страшен. Хотя вчера поздно вечером на потолке началась было возня, писк и царапанье, но мы с Зиной спокойно заснули, потому что кнопки были не кое-какие кнопки, а куплены у госпожи «Пчелы».

Сделать по сказке цитатный план!!!

молоко, а мышка грызла сорные корочки. Все были довольны, кроме хозяйки, которая не любила мышей, потому что они скреблись по ночам и не давали ей спать. А свою ласковую кошку она просто обожала. Кошка и мышка с утра до вечера бегали по дому и играли в прятки друг с другом. Однажды они так заигрались, что уронили со стола горшок с молоком. Хозяйка рассердилась и решила проучить мышку.Она перестала кормить кошку молоком. Голодная кошка стала злой и больше не хотела играть с мышкой, как раньше. - Мяу! Как ты мне надоела! - злилась кошка. - Иди в свою норку, а то поймаю тебя и съем! ПРИДУМАЙ КОНЕЦ СКАЗКИ. ОЗАГЛАВЬ ПОЛУЧИВШИЙСЯ ТЕКСТ. НЕ ЗАБУДЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СЛОВА И ВЫРАЖЕНИЯ, КОТОРЫМИ ОБЫЧНО СКАЗКИ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ.

нагнулся и увидел небольшого щенка, белого с черными пятнами, который, несмотря на все свои старания, никак не мог вылезть из воды, бился, скользил и дрожал всем своим мокреньким и худеньким телом. Герасим поглядел на несчастную собачонку, подхватил ее одной рукой, сунул ее к себе в пазуху и пустился большими шагами домой. Он вошел в свою каморку, уложил спасенного щенка на кровати, прикрыл его своим тяжелым армяком, сбегал сперва в конюшню за соломой, потом в кухню за чашечкой молока. Осторожно откинув армяк и разостлав солому, поставил он молоко на кровать. Бедной собачонке было всего недели три, глаза у ней прорезались недавно; один глаз даже казался немножко больше другого; она еще не умела пить из чашки и только дрожала и щурилась. Герасим взял ее легонько двумя пальцами за голову и принагнул ее мордочку к молоку. Собачка вдруг начала пить с жадностью, фыркая, трясясь и захлебываясь. Герасим глядел, глядел да как засмеется вдруг… Всю ночь он возился с ней, укладывал ее, обтирал и заснул наконец сам возле нее каким-то радостным и тихим сном.

Ни одна мать так не ухаживает за своим ребенком, как ухаживал Герасим за своей питомицей. (Собака оказалась сучкой.) Первое время она была очень слаба, тщедушна и собой некрасива, но понемногу справилась и выравнялась, а месяцев через восемь, благодаря неусыпным попечениям своего спасителя, превратилась в очень ладную собачку испанской породы, с длинными ушами, пушистым хвостом в виде трубы и большими выразительными глазами. Она страстно привязалась к Герасиму и не отставала от него ни на шаг, все ходила за ним, повиливая хвостиком. Он и кличку ей дал – немые знают, что мычанье их обращает на себя внимание других, – он назвал ее Муму. Все люди в доме ее полюбили и тоже кликали Мумуней. Она была чрезвычайно умна, ко всем ласкалась, но любила одного Герасима.Герасим сам ее любил без памяти… и ему было неприятно, когда другие ее гладили: боялся он, что ли, за нее, ревновал ли он к ней-бог весть! Она его будила по утрам, дергая его за полу, приводила к нему за повод старую водовозку, с которой жила в большой дружбе, с важностью на лице отправлялась вместе с ним на реку, караулила его метлы и лопаты, никого не подпускала к его каморке. Он нарочно для нее прорезал отверстие в своей двери, и она как будто чувствовала, что только в Герасимовой каморке она была полная хозяйка, и потому, войдя в нее, тотчас с довольным видом вскакивала на кровать. Ночью она не спала вовсе, но не лаяла без разбору, как иная глупая дворняжка, которая, сидя на задних лапах и подняв морду и зажмурив глаза, лает просто от скуки, так, на звезды, н обыкновенно три раза сряду – нет! тонкий голосок Муму никогда не раздавался даром: либо чужой близко подходил к забору, либо где-нибудь поднимался подозрительный шум или шорох… Словом, она сторожила отлично. Правда, был еще, кроме ее, на дворе старый пес желтого цвета, с бурыми крапинами, по имени Волчок, но того никогда, даже ночью, не спускали с цепи, да и он сам, по дряхлости своей, вовсе не требовал свободы – лежал себе, свернувшись, в своей конуре и лишь изредка издавал сиплый, почти беззвучный лай, который тотчас же прекращал, как бы сам чувствуя всю его бесполезность. В господский дом Муму не ходила и, когда Герасим носил в комнаты дрова, всегда оставалась назади и нетерпеливо его выжидала у крыльца, навострив уши и поворачивая голову то направо, то вдруг налево, при малейшем стуке за дверями…