Но почему это произведение все-таки нельзя назвать сказкой?

"Как вы понимаете пословицы:
Видит око,да зуб неймет;
Дорого,да мило,дешево,да гнило;
Делить шкуру неубитого медведя;
Семь раз отмерь,один раз отрежь;
Близок локоток, да не укусишь;
Мал золотник,да дорог.

Придумайте небольшой рассказ по одной из этих пословиц.

Завершая "Капитанскую дочку",Пушкин писал : "Здесь прекращаются записки Петра Андреевича Гринева...Мы решились,с разрешения родственников,издать ее(рукопись) особо,приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена". Себя поэт называет только издателем повести. Верити ли вы тому,что перед нами записки действительно жившего человека?Как можно опровергнут это мнение ? Почему же, по-вашему , Пушкин решил вести повествование не от своего лица , а от имени Гринева ??

писателе?

3.Когда написано это произведение?

4.Жанр произведения.

5.Кто ведёт повествоние-автор или рассказчик?

6.Сюжет произведения,основные эпизоды.Что особенно понравилось тебе в книге?

7.Главные герои произведения;их поступки,характеры.Как ты оцениваешь их?

8.На какие особенности авторского стиля(композиция,герои,язык) ты обратил внимание?

Обязательно продемонстрируй в работе знание текста.

Помогите,пожалуйста,самой делать вообще не хочется...зарание спасибо)

Вопросы: по произведению Шолохов судьба человека два вопроса

Чем рассказ привлек внимание многих читателей, почему это произведение так популярно?о чем он??
2) в чем смысл названия рассказа судьба человека чем поучительна для вас история Андрея соколова? буду очень благодарна

получило такую высокую оценку?

Пятый день несло непроглядной вьюгой. В белом от снега и холодном хуторском доме стоял бледный сумрак и было большое горе: был тяжело болен ребенок. И в жару, в бреду он часто плакал и все просил дать ему какие-то красные лапти. И мать, не отходившая от постели, где он лежал, тоже плакала горькими слезами, - от страха и от своей беспомощности. Что сделать, чем помочь? Муж в отъезде, лошади плохие, а до больницы, до доктора, тридцать верст, да и не поедет никакой доктор в такую страсть... Стукнуло в прихожей, - Нефед принес соломы на топку, свалил ее на пол, отдуваясь, утираясь, дыша холодом и вьюжной свежестью, приотворил дверь, заглянул: - Ну что, барыня, как? Не полегчало? - Куда там, Нефедушка! Верно, и не выживет! Все какие-то красные лапти просит... - Лапти? Что за лапти такие? - А господь его знает. Бредит, весь огнем горит. - Мотнул шапкой, задумался. Шапка, борода, старый полушубок, разбитые валенки, - все в снегу, все обмерзло... И вдруг твердо: - Значит, надо добывать. Значит, душа желает. Надо добывать. - Как добывать? - В Новоселки идти. В лавку. Покрасить фуксином нехитрое дело. - Бог с тобой, до Новоселок шесть верст! Где ж в такой ужас дойти! Еще подумал. - Нет, пойду. Ничего, пойду. Доехать не доедешь, а пешком, может, ничего. Она будет мне в зад, пыль-то... И, притворив дверь, ушел. А на кухне, ни слова не говоря, натянул зипун поверх полушубка, туго подпоясался старой подпояской, взял в руки кнут и вышел вон, пошел, утопая по сугробам, через двор, выбрался за ворота и потонул в белом, куда-то бешено несущемся степном море. Пообедали, стало смеркаться, смерклось - Нефеда не было. Решили, что, значит, ночевать остался, если бог донес. Обыденкой в такую погоду не вернешься. Надо ждать завтра не раньше обеда. Но оттого, что его все-таки не было, ночь была еще страшнее. Весь дом гудел, ужасала одна мысль, что теперь там, в поле, в бездне снежного урагана и мрака. Сальная свеча пылала дрожащим хмурым пламенем. Мать поставила ее на пол, за отвал кровати. Ребенок лежал в тени, но стена казалась ему огненной и вся бежала причудливыми, несказанно великолепными и грозными видениями. А порой он как будто приходил в себя и тотчас же начинал горько и жалобно плакать, умоляя (и как будто вполне разумно) дать ему красные лапти: - Мамочка, дай! Мамочка дорогая, ну что тебе стоит! И мать кидалась на колени и била себя в грудь: - Господи, помоги! Господи, защити! И когда, наконец, рассвело, послышалось под окнами сквозь гул и грохот вьюги уже совсем явственно, совсем не так, как всю ночь мерещилось, что кто-то подъехал, что раздаются чьи-то глухие голоса, а затем торопливый зловещий стук в окно. Это были новосельские мужики, привезшие мертвое тело, - белого, мерзлого, всего забитого снегом, навзничь лежавшего в розвальнях Нефеда. Мужики ехали из города, сами всю ночь плутали, а на рассвете свалились в какие-то луга, потонули вместе с лошадью в страшный снег и совсем было отчаялись, решили пропадать, как вдруг увидали торчащие из снега чьи-то ноги в валенках. Кинулись разгребать снег, подняли тело - оказывается, знакомый человек. - Тем только и спаслись - поняли, что, значит, эти луга хуторские, протасовские, и что на горе, в двух шагах, жилье... За пазухой Нефеда лежали новенькие ребячьи лапти и пузырек с фуксином.