синонемы и антонемы к слову патефон плиз умаляю очень надо

и принадлежит смутно мною видимому читателю, лицо которого я пытаюсь и не могу себе представить, ибо многолик он, и «моей» повесть была до тех пор, пока я работал, писал ее, выдумывал. (3)Я и заглядываю-то в нее теперь редко и, как правило, в первое издание книги, осуществленное Пермским издательством в 1968 году. (4)Что влечет меня к этой книге? (5)Чем она, уже «ушедшая», чарует меня? (6)А тем, что есть у нее еще один автор – художник Алеша Мотовилов. (7)Это он сделал из моей повести книгу, а до этого она была просто рукописью, напечатанной на машинке. (8)Сейчас же она «построена», как дом: в ней есть крыша, крыльцо, сени и даже кружевные занавески на окнах, а дом весь заселен народом, птицами, скотом. (9)Есть тут и лес, и горы, и река… (10)Всему этому существуют специальные названия: обложка, форзац, фронтиспис, титул… (11)Но как-то не подходят, не годятся эти слова для книги, построенной Алешей, – настолько она одухотворена, мелодична и красива. (12)Вот я написал «мелодична» и только тут понял, что в работе художника, так же как и писателя, должен быть свой «голос», своя «мелодия», и, если они соединяются вместе, получается произведение, звуки которого непременно тронут душу человека, коему и назначается труд художника. (13)Алеша вместе со своей женой Верой долго работал над моей книгой. (14)Он не умел, а может, не хотел уходить от текста и добивался точного, образного совпадения с героями книги, пейзажем и в то же время не следовал слепо натуре… (15)Создавая книгу, выстраивая ее, он не изменял своему видению мира, своему глазу и ощущениям своим, но и не игнорировал того материала, над которым работал, не подавлял автора, как это нередко делают сейчас художники-графики, заботясь прежде всего о своей «оригинальности». (16)Алеша не мог оформлять кого угодно, ему надобно было «почувствовать» писателя, полюбить его книгу и как бы соединиться с автором воедино. (17)Мне такие художники ближе, и оттого, наверное, когда я открываю «Поклон» в Алешином исполнении, то я слышу музыку прожитого художником времени, от которого осталась вот эта тихая симфония в рисунках, и чувствую мир его живым и трепетным. (18)В работе, только в работе душа человеческая. (19)Алеша сделал много за свою короткую и неброскую жизнь, но до обидного мало успел он поработать в графике, где с первой же книги был замечен, и для «Последнего поклона» я уже другого художника не мыслил и не выбирал. (20)И вот его уже нет. (21)Но остались сыновья, которые пошли по линии отца и матери; остались книги и картины, одна из них висит у меня в квартире на стене – небольшой пейзаж, исполненный гуашью, на нем наивная голубая речка, коровы, пасущиеся на косогоре, лесок за ним, желтые копны на яру и по-над речкой сизый ольшаник, а из него течет тропинка на косогор и дальше к небу, где загадочно проступают высокие горы… (22)В свой приезд в Быковку написал Алеша этот пейзаж, который стал как бы всеместным, и предосенняя грусть его, и загадочная даль, и отобранные детали, знакомые и родственные каждому, – это наша русская земля, просторная и прекрасная, как жизнь… (23)В день моего отъезда из Перми Алеша принес мне эту картину, как всегда стесняясь чего-то, тихонько, чтобы никто не видел, подарил ее… (24)Больше я Алешу никогда не видел, но есть у меня книга, им сделанная, и картина. (25)Это – добрая память о нем. (26)Да вот беда: память никогда не заменит живого человека, и грустно мне, и горько, что не побродить уж нам вместе по тропинкам родной земли, что невозможно уж сказать себе: «(27)Вот когда закончу эту книгу, попрошу, чтобы ее оформил Алеша: уж очень русская мелодия звучит в его рисунках…»